Неотъемлемой чертой кавалерийской рукопашной в Европе 17-18 вв. была значительная роль огнестрельного оружия, в первую очередь пистолета. Именно по той причине, что огнестрельное оружие прочно вторглось в доселе несвойственную ему сферу ближнего боя, и произошло то могущее сегодня показаться странным частичное замещение им функций длинноклинкового оружия; и хотя автору заметки представляются несколько упрощающими предмет встречаемые в литературе заявления о «вытеснении» меча, «господствующей роли пистолетов и карабинов» и проч., тем не менее трудно поспорить с тем, что к мечу как правило (Карл XII, Фридрих II - скорее исключения на общем фоне) переходили только после того, как были потрачены все или почти все выстрелы, и отсутствовало время для передышки и перезарядки, что вполне рельефно отражено в фехтовальных трактатах, например, в работе Уильяма Хоупа: примечателен даже сам факт того, что жанр литературы, наследующий фехтбухам, при рассмотрении конного фехтования неизбежно был вынужден остановится и на применении пистолета. Такие детали являются еще одним доказательством неотъемлемости короткоствольного огнестрельного оружия в общей картине нашего понимания индивидуальных навыков кавалериста в указанный период, а следовательно, и необходимости тщательного внимания к ним с точки жаждущего комплексного подхода и объективности ХЕМА-сообщества.
Для примера рассмотрим замечательную реконструкцию одного из эпизодов кавалерийского боя между французскими жандармами и прусской и ганноверской кавалерией фон Бюлова в битве при Мальплаке (11.09.1709 г.) от Грэма Тернера.
Вот как описывает сшибку ирландец Питер Дрейк (Peter Drake, на иллюстрации - справа, в красном камзоле поверх кирасы), кавалерист Gendarmes Anglais, который был отсечен от своих огнем британской пехоты и наскочил на группу немецких кавалеристов. Слово передается самому мистеру Дрейку:
«Я приблизился к немецкому офицеру [не ясно, был ли это пруссак или ганноверец – прим. перев.]. Он удерживал в руке пистолет со взведенным курком, прицелился в мое правое плечо и выстрелил. Я выпалил из своего карабина в тот же миг, обе пули вылетели одномоментно. Я попал в верхнюю часть его головы, и он свалился вперед. Я увидел выпавшие кусочки мозга. Его пуля только чуть-чуть задела плоть. Но выброшенные выстрелом частицы пороха подпалили мой камзол. Пыж засел между колетом и сорочкой и поджег их. Его [убитого немецкого офицера] эскадрон в тот же момент дал залп, так что я получил 11 пуль, отчетливо отметившихся вмятинами на моей кирасе, и две, пробившие подол моего камзола».
Кратко отметим несколько деталей.
Прожженный камзол – отсылка к тому, что упоминавшийся Хоупом фразеологизм о дистанции стрельбы «прожигая камзол» (чуть большей, чем просто стрельба в упор) является не просто фигурой речи: « … вы, проскакивая мимо него, сможете почти коснуться его дулом, и тут же выстрелить в него, что они [французы – прим. перев.] называют (по-французски «Tirer a Brule pourpoint»), то есть выстрелить так близко, чтобы вы сумели [дульным] пламенем из вашего пистолета фактически подпалить дублет или камзол, ввиду того вы должны знать, что один выстрел, произведенный столь близко, стоит двух или трех выстрелов с большей дистанции, и, следовательно, не так опасны выстрелы, сделанные в случайной манере, при этом выстрел, данный столь близко, если ваш пистолет, как полагается, в должном порядке, едва ли окажется неудачным;…» (перевод автора данной заметки).
Впечатляющее количество попаданий в нагрудник (судя по всему, выдержавший их все) отчасти дает ключ к понимаю того, почему мы часто можем видеть в музейных коллекциях кирасы предположительно лишь с испытательными пулевыми отметинами – если описанное Дрейком не было редкостью, можно предположить, что сослужившие добрую службу кирасы переходили в разряд лома.
Обращает на себя внимание, что карабин используется фактически как еще одно оружие ближнего боя, наряду с пистолетом (в случае с Дрейком, видимо, перед пистолетами), с пистолетных же дистанций стрельбы, т.е. по существу, как более мощный заменитель пистолета. Такое применение карабина мы часто можем наблюдать в батальной живописи в течение всего 17 века, поэтому неудивительно встретить подобное использование и в начале следующего столетия. Единственный связанный с этим моментом недочет графической реконструкции – брошенный повод. В батальных сценах рассматриваемого периода, даже будучи изображенными в качестве застрельщиков (т.е. не в ближнем бою), вооруженные аркебузой/карабином кавалеристы обычно придерживают отданный повод левой рукой, одновременно поддерживающей цевье карабина: что уж тут говорить про ближний бой, когда брошенный на шею коня повод мог сыграть злую шутку в тот момент, когда точность контроля над своим боевым конем имела первостепенную важность.
P.S. Упомянутая в заголовке дуэль через платок на пистолетах (практиковавшаяся в тех случаях, когда а) желательно было скрыть факт ее проведения; б) стороны были вынуждены проводить дуэль в ограниченном пространстве (каюта корабля и т.п.)) приходит на ум в сравнении с кавалерийской практикой конечно же по причине мизерной дистанции стрельбы и там и там; при этом соль ситуации состоит в том, что первая в общем и целом воспринимается совершенно экстремальным видом дуэли на огнестрельном оружии, тогда как фактически одномоментная стрельба друг в друга на вполне «фехтовальных» дистанциях была для кавалеристов 17-18 вв. чем-то совершенно обыденным.
Источник: MacDowall S. Malplaquet 1709: Marlborough’s Bloodiest Battle. 2020. С. 86.
Автор Максим Звягинцев (публикуется с разрешения автора)